Прочитал рассказ Роберта Шекли "Мы одиноки". В оригинальной журнальной публикации в оглавлении номера рассказ был сопровожден строчкой: «Другие существа могут знать нас лучше, чем мы знаем себя сами!» («Other beings might know us better than we know ourselves!»)
Хорошо, когда понимают твои слова. Иногда хорошо,когда понимают твои мысли. Но вот хорошо ли, когда понимают твое подсознание? Не полно ли оно монстров, поселившихся там ещё в твоём детстве?
Так можно описать главный вопрос, поднимаемый в этом рассказе. Звучит это, может быть, не так увлекательно, но Роберт Шекли умеет обернуть любой предмет обсуждения в захватывающий научно-фантастический сюжет. Единственная проблема - иногда его завязки интереснее развязок, что случилось, по-моему, и в этом произведении.
Роберт Шекли "Мы одиноки"
Лев Толстой "Юность"
Прочитал повесть Л.Н. Толстого "Юность". Герой писателя развивается от "Детства" к "Отрочеству", от "Отрочества" к "Юности", развивается и его язык. Язык повести стал более сложным. Ее уже не так просто читать как две предыдущие повести трилогии.
В "Детстве" и "Отрочестве" у меня во время чтения было много ассоциаций с соответствующими периодами собственной жизни. Здесь они тоже были, но не так много. Юность главного героя - Нехлюдова - пошла уже по другому пути, отсюда - зачастую неодинаковый опыт и неодинаковые переживания.
Определяющими для жизни Нехлюдова я вижу его попытки жить по "Правилам Жизни", которые он пишет себе в пятой главе:
"Я взял шесть листов бумаги, сшил тетрадь и написал сверху: «Правила Жизни». Эти два слова были написаны так криво и неровно, что я долго думал: не переписать ли?... Зачем всё так прекрасно, ясно у меня в душе, и так безобразно выходит на бумаге и вообще в жизни, когда я хочу применять к ней что-нибудь из того, что думаю?...*
Знаком ли был Толстой со словами апостола Павла в Послании Римлянам 7:7-11: "Что же скажем? Неужели закон — грех? Никак. Но я не познал бы греха, если бы не закон. Ибо я не знал бы, что такое есть похоть, если бы закон не говорил: «не пожелай». Но грех, получив повод от заповеди, произвел во мне всякого рода похоть: ибо без закона грех мертв. Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и найденная заповедь, бывшая для жизни, послужила мне к смерти: потому что грех, получив повод от заповеди, обольстил меня и чрез нее умертвил."
То ли Толстой писал с иронией, то ли не догадывался об опасности загонять себя под правила, но главный герой повести в ее конце не делает никаких других выводов как снова броситься в свои "Правила жизни":
"Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу и слушая вальс Авдотьи Васильевны, вдруг вскочил, взбежал на верх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл ее, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твердо был убежден, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам".
По последнему абзацу повести можно сделать вывод, что, скорее всего, жить долго по этим правилам у Нехлюдова не получилось.
Другой герой произведения Дмитрий бьёт слугу кулаком в лицо и потом долго молится Он тоже, наверняка, обещает себе не срываться больше, но не справляется со своим характером снова и снова.
Не то, что брать на себя неудобоносммые обязательства, но даже произносить это, по Толстому, чревато опасностями уйти в совсем противоположное:
"Мой друг был совершенно прав; только гораздо, гораздо позднее я из опыта жизни убедился в том, как вредно думать и еще вреднее говорить многое, кажущееся очень благородным, но что должно навсегда быть спрятано от всех в сердце каждого человека, — и в том, что благородные слова редко сходятся с благородными делами. Я убежден в том, что уже по одному тому, что хорошее намерение высказано, — трудно, даже большей частью невозможно, исполнить это хорошее намерение. Но как удержать от высказывания благородно-самодовольные порывы юности? Только гораздо позже вспоминаешь их и жалеешь о них, как о цветке, который — не удержался — сорвал нераспустившимся и потом увидел на земле завялым и затоптанным".
Всё это касается не только юности. Сам Толстой, тридцатилетний, через год после публикации повести писал в своем дневнике:
19 сентября
Убирался. Был на гимнастике. Сильно посвежел. Решил, что надо любить и трудиться, и всё.
20 сентября
Устал. Не любил и не трудился.
Но, пожалуй, мой любимый отрывок в "Юности" Толстого находится в главе "Кутёж", где он объясняет, как глупо может зарождаться в молодых людях пьянство и любовь к спиртному:
"Напиток поспел. Дерптский студент, сильно закапав стол, разлил жженку по стаканам и закричал: «Ну, теперь, господа, давайте». Когда мы каждый взяли в руку по полному липкому стакану, дерптский студент и Фрост запели немецкую песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе! Мы все нескладно запели за ними, стали чокаться, кричать что-то, хвалить жженку и друг с другом через руку и просто пить сладкую и крепкую жидкость. Теперь уж нечего было дожидаться, кутеж был во всем разгаре. Я выпил уже целый стакан жженки, мне налили другой, в висках у меня стучало, огонь казался багровым, кругом меня все кричало и смеялось, но все-таки не только не казалось весело, но я даже был уверен, что и мне и всем было скучно и что я и все только почему-то считали необходимым притворяться, что им очень весело. Не притворялся, может быть, только дерптский студент; он все более и более становился румяным и вездесущим, всем подливал пустые стаканы и все больше и больше заливал стол, который весь сделался сладким и липким. Не помню, как и что следовало одно за другим, но помню, что в этот вечер я ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и обоих их целовал в сладкие губы; помню тоже, что в этот вечер я ненавидел дерптского студента и хотел пустить в него стулом, но удержался; помню, что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и в день обеда у Яра, у меня в этот вечер так болела и кружилась голова, что я ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все сели на пол, махали руками, подражая движению веслами, пели «Вниз по матушке по Волге» и что я в это время думал о том, что этого вовсе не нужно было делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога за ногу, боролся по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого не случилось бы, ежели бы он не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и скользкая и за Кузьму нельзя было держаться, потому что он сделался слаб и качался, как тряпка; но помню главное: что в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я и не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень глупо делают, притворяясь в том же. Мне казалось, что каждому отдельно было неприятно, как и мне, но, полагая, что такое неприятное чувство испытывал он один, каждый считал себя обязанным притворяться веселым, для того чтобы не расстроить общего веселья; притом же — странно сказать — я себя считал обязанным к притворству по одному тому, что в суповую чашу влито было три бутылки шампанского по десяти рублей и десять бутылок рому по четыре рубля, что всего составляло семьдесят рублей, кроме ужина. Я так был убежден в этом, что на другой день на лекции меня чрезвычайно удивило то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились вспоминать о том, что они там делали, но рассказывали про вечер так, чтобы другие студенты могли слышать. Они говорили, что был отличнейший кутеж, что дерптские — молодцы на эти дела, и что там было выпито на двадцать человек сорок бутылок рому, и что многие замертво остались под столами. Я не мог понять, для чего они не только рассказывали, но и лгали на себя".
В общем, глупость, конформизм и самообман - для многих типичная "Юность".
В "Детстве" и "Отрочестве" у меня во время чтения было много ассоциаций с соответствующими периодами собственной жизни. Здесь они тоже были, но не так много. Юность главного героя - Нехлюдова - пошла уже по другому пути, отсюда - зачастую неодинаковый опыт и неодинаковые переживания.
Определяющими для жизни Нехлюдова я вижу его попытки жить по "Правилам Жизни", которые он пишет себе в пятой главе:
"Я взял шесть листов бумаги, сшил тетрадь и написал сверху: «Правила Жизни». Эти два слова были написаны так криво и неровно, что я долго думал: не переписать ли?... Зачем всё так прекрасно, ясно у меня в душе, и так безобразно выходит на бумаге и вообще в жизни, когда я хочу применять к ней что-нибудь из того, что думаю?...*
Знаком ли был Толстой со словами апостола Павла в Послании Римлянам 7:7-11: "Что же скажем? Неужели закон — грех? Никак. Но я не познал бы греха, если бы не закон. Ибо я не знал бы, что такое есть похоть, если бы закон не говорил: «не пожелай». Но грех, получив повод от заповеди, произвел во мне всякого рода похоть: ибо без закона грех мертв. Я жил некогда без закона; но когда пришла заповедь, то грех ожил, а я умер; и найденная заповедь, бывшая для жизни, послужила мне к смерти: потому что грех, получив повод от заповеди, обольстил меня и чрез нее умертвил."
То ли Толстой писал с иронией, то ли не догадывался об опасности загонять себя под правила, но главный герой повести в ее конце не делает никаких других выводов как снова броситься в свои "Правила жизни":
"Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу и слушая вальс Авдотьи Васильевны, вдруг вскочил, взбежал на верх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл ее, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твердо был убежден, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам".
По последнему абзацу повести можно сделать вывод, что, скорее всего, жить долго по этим правилам у Нехлюдова не получилось.
Другой герой произведения Дмитрий бьёт слугу кулаком в лицо и потом долго молится Он тоже, наверняка, обещает себе не срываться больше, но не справляется со своим характером снова и снова.
Не то, что брать на себя неудобоносммые обязательства, но даже произносить это, по Толстому, чревато опасностями уйти в совсем противоположное:
"Мой друг был совершенно прав; только гораздо, гораздо позднее я из опыта жизни убедился в том, как вредно думать и еще вреднее говорить многое, кажущееся очень благородным, но что должно навсегда быть спрятано от всех в сердце каждого человека, — и в том, что благородные слова редко сходятся с благородными делами. Я убежден в том, что уже по одному тому, что хорошее намерение высказано, — трудно, даже большей частью невозможно, исполнить это хорошее намерение. Но как удержать от высказывания благородно-самодовольные порывы юности? Только гораздо позже вспоминаешь их и жалеешь о них, как о цветке, который — не удержался — сорвал нераспустившимся и потом увидел на земле завялым и затоптанным".
Всё это касается не только юности. Сам Толстой, тридцатилетний, через год после публикации повести писал в своем дневнике:
19 сентября
Убирался. Был на гимнастике. Сильно посвежел. Решил, что надо любить и трудиться, и всё.
20 сентября
Устал. Не любил и не трудился.
Но, пожалуй, мой любимый отрывок в "Юности" Толстого находится в главе "Кутёж", где он объясняет, как глупо может зарождаться в молодых людях пьянство и любовь к спиртному:
"Напиток поспел. Дерптский студент, сильно закапав стол, разлил жженку по стаканам и закричал: «Ну, теперь, господа, давайте». Когда мы каждый взяли в руку по полному липкому стакану, дерптский студент и Фрост запели немецкую песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе! Мы все нескладно запели за ними, стали чокаться, кричать что-то, хвалить жженку и друг с другом через руку и просто пить сладкую и крепкую жидкость. Теперь уж нечего было дожидаться, кутеж был во всем разгаре. Я выпил уже целый стакан жженки, мне налили другой, в висках у меня стучало, огонь казался багровым, кругом меня все кричало и смеялось, но все-таки не только не казалось весело, но я даже был уверен, что и мне и всем было скучно и что я и все только почему-то считали необходимым притворяться, что им очень весело. Не притворялся, может быть, только дерптский студент; он все более и более становился румяным и вездесущим, всем подливал пустые стаканы и все больше и больше заливал стол, который весь сделался сладким и липким. Не помню, как и что следовало одно за другим, но помню, что в этот вечер я ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и обоих их целовал в сладкие губы; помню тоже, что в этот вечер я ненавидел дерптского студента и хотел пустить в него стулом, но удержался; помню, что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и в день обеда у Яра, у меня в этот вечер так болела и кружилась голова, что я ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все сели на пол, махали руками, подражая движению веслами, пели «Вниз по матушке по Волге» и что я в это время думал о том, что этого вовсе не нужно было делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога за ногу, боролся по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого не случилось бы, ежели бы он не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и скользкая и за Кузьму нельзя было держаться, потому что он сделался слаб и качался, как тряпка; но помню главное: что в продолжение всего этого вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь, будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я и не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень глупо делают, притворяясь в том же. Мне казалось, что каждому отдельно было неприятно, как и мне, но, полагая, что такое неприятное чувство испытывал он один, каждый считал себя обязанным притворяться веселым, для того чтобы не расстроить общего веселья; притом же — странно сказать — я себя считал обязанным к притворству по одному тому, что в суповую чашу влито было три бутылки шампанского по десяти рублей и десять бутылок рому по четыре рубля, что всего составляло семьдесят рублей, кроме ужина. Я так был убежден в этом, что на другой день на лекции меня чрезвычайно удивило то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились вспоминать о том, что они там делали, но рассказывали про вечер так, чтобы другие студенты могли слышать. Они говорили, что был отличнейший кутеж, что дерптские — молодцы на эти дела, и что там было выпито на двадцать человек сорок бутылок рому, и что многие замертво остались под столами. Я не мог понять, для чего они не только рассказывали, но и лгали на себя".
В общем, глупость, конформизм и самообман - для многих типичная "Юность".
Ф.М. Достоевский "Двойник"
Прочитал повесть Ф.М. Достоевского "Двойник". Задумка появления полного двойника в жизни человека интересная, но реализация замысла, по-моему, растянута и не доведена до какого-то логического конца.
Если бы я не видел имя Достоевского на обложке, я бы подумал, что читаю одну из "Петербургских повестей" Н.В. Гоголя. Будущий Федор Михайлович был ещё юным 24-летним Федей и писал, подражая признанному мэтру русской литературы. Оставалось ещё три года до того, как Федю арестуют, приговорят к расстрелу, почти расстреляют, отправят на каторгу, потом в ссылку, и юноша окончательно превратится в Федора Михайловича со своим уникальным писательским стилем.
В.В. Набоков в одном из интервью назвал "Двойник" "лучшей вещью Достоевского". Может быть, это и так с точки зрения языка. Автор сумел языком повести передать всю тщедушность главного героя. Только зачем простому здоровому читателю чья-то тщедушность? От своей бы избавиться.
Если хотите познакомиться с тематикой этого произведения в более занимательной форме, посмотрите "Двойник", британский фильм 2013 года с Джесси Айзенбергом в главной роли. Фильм снят, конечно, лишь по мотивам повести Достоевского, но хорошо передает основную канву событий, хоть и перенесенных в другое время и в другое место.
Если бы я не видел имя Достоевского на обложке, я бы подумал, что читаю одну из "Петербургских повестей" Н.В. Гоголя. Будущий Федор Михайлович был ещё юным 24-летним Федей и писал, подражая признанному мэтру русской литературы. Оставалось ещё три года до того, как Федю арестуют, приговорят к расстрелу, почти расстреляют, отправят на каторгу, потом в ссылку, и юноша окончательно превратится в Федора Михайловича со своим уникальным писательским стилем.
В.В. Набоков в одном из интервью назвал "Двойник" "лучшей вещью Достоевского". Может быть, это и так с точки зрения языка. Автор сумел языком повести передать всю тщедушность главного героя. Только зачем простому здоровому читателю чья-то тщедушность? От своей бы избавиться.
Если хотите познакомиться с тематикой этого произведения в более занимательной форме, посмотрите "Двойник", британский фильм 2013 года с Джесси Айзенбергом в главной роли. Фильм снят, конечно, лишь по мотивам повести Достоевского, но хорошо передает основную канву событий, хоть и перенесенных в другое время и в другое место.
Артур Конан Дойл "Знак четырех"
Прочитал повесть Артура Конан Дойла "Знак четырех". Ее ещё продают в России? Начинается и заканчивается она тем, что Шерлок Холмс принимает кокаин внутривенно. При этом главный герой рассуждает о пользе приема наркотиков, о том, что "они удивительно стимулируют умственную деятельность и проясняют сознание. Так что их побочным действием можно пренебречь".
Если бы не доктор Ватсон, то книгу можно было бы вообще списать как продвигающий нездоровый образ жизни. Но Ватсон все же вносит ясность:
— Но подумайте, — горячо воскликнул я, — какую цену вы за это платите! Я допускаю, что мозг ваш начинает интенсивно работать, но это губительный процесс, ведущий к перерождению нервных клеток и в конце концов к слабоумию. Вы ведь очень хорошо знаете, какая потом наступает реакция. Нет, Холмс, право же, игра не стоит свеч! Как можете вы ради каких-то нескольких минут возбуждения рисковать удивительным даром, каким природа наделила вас? Поймите, я говорю с вами не просто как приятель, а как врач, отвечающий за здоровье своего пациента.
Романтическая составляющая - история отношений доктора Ватсона и Мэри Морстен - вносит живость в сюжет. Без нее повесть была бы просто детективной историей, максимум тянущей на короткий рассказ. Влюбленный доктор забавен своей убежденностью, что так "никто никогда на свете не любил". Все влюбленные так думают. Ты не влюблен, если думаешь по-иному.
Как и в "Этюде в багровых тонах" мне опять больше понравилась заключительная часть повести, где рассказывается о судьбе человека, ставшим преступником. То ли у Конан Дойла такие описания получаются наиболее хорошо, то ли мне просто нравится такой вид повествования сам по себе. Это вызывает все больше желания почитать исторические романы Артура Конан Дойла (которые он и сам больше всего ценил в своем творчестве), а не его детективные повести и рассказы.
Если бы не доктор Ватсон, то книгу можно было бы вообще списать как продвигающий нездоровый образ жизни. Но Ватсон все же вносит ясность:
— Но подумайте, — горячо воскликнул я, — какую цену вы за это платите! Я допускаю, что мозг ваш начинает интенсивно работать, но это губительный процесс, ведущий к перерождению нервных клеток и в конце концов к слабоумию. Вы ведь очень хорошо знаете, какая потом наступает реакция. Нет, Холмс, право же, игра не стоит свеч! Как можете вы ради каких-то нескольких минут возбуждения рисковать удивительным даром, каким природа наделила вас? Поймите, я говорю с вами не просто как приятель, а как врач, отвечающий за здоровье своего пациента.
Романтическая составляющая - история отношений доктора Ватсона и Мэри Морстен - вносит живость в сюжет. Без нее повесть была бы просто детективной историей, максимум тянущей на короткий рассказ. Влюбленный доктор забавен своей убежденностью, что так "никто никогда на свете не любил". Все влюбленные так думают. Ты не влюблен, если думаешь по-иному.
Как и в "Этюде в багровых тонах" мне опять больше понравилась заключительная часть повести, где рассказывается о судьбе человека, ставшим преступником. То ли у Конан Дойла такие описания получаются наиболее хорошо, то ли мне просто нравится такой вид повествования сам по себе. Это вызывает все больше желания почитать исторические романы Артура Конан Дойла (которые он и сам больше всего ценил в своем творчестве), а не его детективные повести и рассказы.
Роберт Шекли "Последнее испытание"
Прочитал рассказ Роберта Шекли "Последнее испытание". Написан он в жанре социальной научной фантастики с религиозным уклоном. Автор отвечает на вопросы: как будут вести себя люди, если они будут знать, что Страшный суд через несколько дней, и как будут вести себя люди, если они будут знать, что Страшный суд только через десять лет?
Судя по ответам автора, он видит в человеке и добро, и зло, которые проявляются в нем в зависимости от времени, отпущенного ему. В общем-то, Бога в этой истории и нет. Некому подтолкнуть человека в сторону добра.
Добро побеждает в рассказе Шекли только временно. Но как привлекательно оно описано (и очень актуально для нашего времени)! Вот лишь один отрывок:
"Его прервал короткий выпуск новостей.
— Война в Индокитае закончилась, — сообщил диктор. — Сегодня, в семь тридцать утра, был провозглашен мир. Кроме того, объявлено перемирие в Монголии и Танганьике.
Мы узнали еще много интересного. В Индокитае повстанцы уступили французам территорию, заявив, что все люди должны жить в мире. Франция немедленно объявила, что отзывает свои войска и что они вернутся домой, как только найдутся транспортные самолеты.
Все французы решили провести оставшиеся до Страшного суда дни в Париже. В тот момент я тоже захотел присоединиться к ним. Диктор добавил, что русские ВВС согласились перевезти французов домой.
Везде было одно и то же. Все страны шли на уступки, отдавая соседям спорные территории, отправляя гуманитарную помощь в «горячие точки» — и всё в том же духе.
Мы слушали радио за бутылкой мозельского — все шампанское было выпито еще с утра. Думаю, я немного перебрал. Так или иначе, я возвращался в магазин в обнимку с двумя незнакомцами, и мы убеждали друг друга, что мир — это хорошо.
Именно так и было".
Так было, и так есть!
Судя по ответам автора, он видит в человеке и добро, и зло, которые проявляются в нем в зависимости от времени, отпущенного ему. В общем-то, Бога в этой истории и нет. Некому подтолкнуть человека в сторону добра.
Добро побеждает в рассказе Шекли только временно. Но как привлекательно оно описано (и очень актуально для нашего времени)! Вот лишь один отрывок:
"Его прервал короткий выпуск новостей.
— Война в Индокитае закончилась, — сообщил диктор. — Сегодня, в семь тридцать утра, был провозглашен мир. Кроме того, объявлено перемирие в Монголии и Танганьике.
Мы узнали еще много интересного. В Индокитае повстанцы уступили французам территорию, заявив, что все люди должны жить в мире. Франция немедленно объявила, что отзывает свои войска и что они вернутся домой, как только найдутся транспортные самолеты.
Все французы решили провести оставшиеся до Страшного суда дни в Париже. В тот момент я тоже захотел присоединиться к ним. Диктор добавил, что русские ВВС согласились перевезти французов домой.
Везде было одно и то же. Все страны шли на уступки, отдавая соседям спорные территории, отправляя гуманитарную помощь в «горячие точки» — и всё в том же духе.
Мы слушали радио за бутылкой мозельского — все шампанское было выпито еще с утра. Думаю, я немного перебрал. Так или иначе, я возвращался в магазин в обнимку с двумя незнакомцами, и мы убеждали друг друга, что мир — это хорошо.
Именно так и было".
Так было, и так есть!
Лев Толстой "Метель"
Прочитал рассказ Л.Н. Толстого "Метель". В полном соответствии с названием, в этом произведении описывается метель и путешествие сквозь неё в санях с ямщиком.
Выросший в Оренбургской области с её ветреными и снежными зимами и не раз попадавший в метели (особенно в районе станции Сара), я знаком с этой темой не понаслышке. Может быть, поэтому описание метели у Толстого меня не сильно впечатлило. Я не почувствовал того страха, который вызывает настоящая метель. Сам факт, что в метель они ещё куда-то поехали, говорит о том, что в настоящей-то метели, где не видно даже вытянутой руки, герои рассказа не были.
Что в рассказе получилось хорошо, так это сон от замерзания главного героя. Хотя я, к счастью, не испытывал ничего подобного сам, но догадываюсь, что безумие этого сна передано близко к реальности.
Выросший в Оренбургской области с её ветреными и снежными зимами и не раз попадавший в метели (особенно в районе станции Сара), я знаком с этой темой не понаслышке. Может быть, поэтому описание метели у Толстого меня не сильно впечатлило. Я не почувствовал того страха, который вызывает настоящая метель. Сам факт, что в метель они ещё куда-то поехали, говорит о том, что в настоящей-то метели, где не видно даже вытянутой руки, герои рассказа не были.
Что в рассказе получилось хорошо, так это сон от замерзания главного героя. Хотя я, к счастью, не испытывал ничего подобного сам, но догадываюсь, что безумие этого сна передано близко к реальности.
Михаил Булгаков "Роковые яйца"
Прочитал повесть Михаила Булгакова "Роковые яйца". Ее называют фантастической повестью, а хорошие фантасты обычно довольно точно предсказывают будущее. Повести в этом году исполняется уже 101 год. С высоты целого века можно уже сказать, что сбылось из предсказанного.
Действие повести, написанной в 1924 году, происходит в 1928 году. Ещё не произошла коллективизация. Но тенденции к лишению крестьян собственности на землю уже видны. Уже появились совхозы, и Булгаков не раз упоминает их в своем произведении. С них-то и начинается катастрофа.
Далее: выращенные искусственным путем рептилии идут на Москву. Не является ли это предсказанием того, как Советский Союз вырастил гитлеровскую армию через ее обучение и снабжение, а потом поплатился большой кровью? Так же как движение немцев на Москву, так же и движение рептилий на столицу было встречено необычайно сильными морозами.
"Роковые яйца" осуждают все социальные эксперименты, хоть с колхозами, хоть с нацистами, проводимых коммунистами. Последствия этих экспериментов опасны и плачевны.
Действие повести, написанной в 1924 году, происходит в 1928 году. Ещё не произошла коллективизация. Но тенденции к лишению крестьян собственности на землю уже видны. Уже появились совхозы, и Булгаков не раз упоминает их в своем произведении. С них-то и начинается катастрофа.
Далее: выращенные искусственным путем рептилии идут на Москву. Не является ли это предсказанием того, как Советский Союз вырастил гитлеровскую армию через ее обучение и снабжение, а потом поплатился большой кровью? Так же как движение немцев на Москву, так же и движение рептилий на столицу было встречено необычайно сильными морозами.
"Роковые яйца" осуждают все социальные эксперименты, хоть с колхозами, хоть с нацистами, проводимых коммунистами. Последствия этих экспериментов опасны и плачевны.
Подписаться на:
Комментарии (Atom)
